На фото Арутюнова З.С. и Кривицкая Р.Б

Арутюнова Зинаида Серафимовна.

Мне было 9 лет, когда началась война. Мы с братом, мамой и папой жили в Парголово. Когда началась блокада, мы,  как и все вокруг , почувствовали на себе весь ужас голода и холода. В доме стояла небольшая печурка, которую нужно было постоянно топить, и мы с братом , сколько было сил, собирали в окрестностях все, что могло бы сгореть. Мама моя до войны была артисткой Мариинского театра. Театр был эвакуирован в тыл, а мама не захотела бросить нас и папу, и осталась работать в Ленинграде. Сначала она строила оборонительные сооружения, копала  противотанковые рвы. Рабочая карточка помогала нам выживать. Потом мама пилила на электрической пиле дрова для топки паровозов. Однажды по неосторожности напарника по работе произошло несчастье – ей отрезало пилой кисть левой руки. Несмотря на полученную травму, она проработала всю блокаду. А вот артистическую деятельность продолжить уже не смогла. Папа мой был травмирован еще в финскую войну, поэтому в армию его не взяли. Всю войну он работал на заводе «Арсенал». Раз в неделю пешком через весь город он добирался домой в Парголово. Приносил нам немного хлебца, который он не съедал от своего пайка. Мы были маленькие и поэтому очень тяжело переносили голод. Больше всего мы с братом мечтали о том, как закончится война и мы съедим по целой банке сгущенного молока.

Эти события происходили 70 лет назад, а говорить о них до сих пор невыносимо больно. Не дай Бог нашим внукам и правнукам пережить подобное! Но помнить об этом нужно, чтобы оставаться людьми!

Кривицкая Рената Борисовна, житель блокадного Ленинграда.

Мне было 9 лет, когда началась война. Отца сразу забрали на фронт. Мы остались с мамой в Ленинграде. Мама работала на заводе, а мы с братом и сестрой самостоятельно вели хозяйство, как умели. Жили мы недалеко от Петропавловской крепости, на улице Блохина, в большой коммунальной квартире. Кроме нас там проживало еще две семьи. В мои обязанности входило отоваривать продуктовые карточки. На мамину рабочую карточку давали больше всего хлеба, на наши иждивенческие карточки приходилось по маленькому кусочку. Однажды я как-то зазевалась, стоя в очереди, и какой-то подросток ловко выхватил из моих рук все карточки и исчез в секунды. Мы остались без пропитания .Чтобы не умереть с голоду, мне пришлось идти просить милостыню. Я часами стояла около булочной на морозе с протянутой ладошкой. И можете себе представить, что люди, изможденные голодом , по крошечке отщипывали от своих скудных пайков хлеб  и давали  мне. Иногда мама приносила с завода в банке мутную жижицу, в которой плавало несколько листочков капусты. Это был ее обед, который она не съедала сама, а приносила детям. Посреди комнаты у нас стояла печурка, вокруг которой мы грелись. Вскоре было сожжено все, что можно. В поисках вещей, которые можно было бы сжечь, мы стали разбирать папину кладовку и наткнулись на большой почтовый ящик. С трудом вытащив его из-под стеллажа, мы обнаружили в нем столярный клей! Радости нашей не было предела. Мы стали варить из него бульончик и понемногу пить. Благодаря этому мы и выжили. Еще несколько раз смерть ходила рядом с нами, но как будто какая-то сила нас берегла. Однажды мы хотели эвакуироваться из блокадного Ленинграда. Приехали к берегу Ладожского озера, начали грузиться на катер. Народу было очень много, военные торопили людей. Вот уже катер загружен «под завязку», а до нас еще очередь не дошла. Военный скомандовал закончить погрузку и отходить. Мы остались на берегу. Не прошло и 10 минут после отхода катера, как налетел не весть откуда взявшийся «мессер» и потопил катер, погибли все. Вода в озере окрасилась в красный цвет. Никогда этого не забуду! Мы вернулись домой и увидели, что вокруг разбомблены два дома, а наш стоит целехоньким. Так до конца блокады наш дом и устоял, едва ли не единственный на всей улице. За время блокады умерли почти все наши соседи, а мы выжили только благодаря похлебке из столярного клея.